Неточные совпадения
И вот в то самое время, когда совершилась эта бессознательная кровавая драма, вдали, по дороге, вдруг
поднялось густое облако
пыли.
Николаша и Алексаша пронеслись в это время перед ними на двух лихих жеребцах, в обгонку друг друга;
пыль за ними
поднялась, как от стада баранов.
Там, на востоке,
поднимались тяжко синие тучи, отемняя серую полосу дороги, и, когда лошади пробегали мимо одиноких деревьев, казалось, что с голых веток сыплется темная
пыль.
Песок не
поднимался пылью, а лежал смирно, в виде глины.
Ветра не было, а если он
поднимался, то приносил насыщенный
пылью и вонью масляной краски вонючий и жаркий воздух.
Солдаты брякнули ружьями, арестанты, сняв шапки, некоторые левыми руками, стали креститься, провожавшие что-то прокричали, что-то прокричали в ответ арестанты, среди женщин
поднялся вой, и партия, окруженная солдатами в белых кителях, тронулась, подымая
пыль связанными цепями ногами.
С утра погода хмурилась. Воздух был наполнен снежной
пылью. С восходом солнца
поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
В золотой
пыли солнечного луча проворно опускались и
поднимались русые головы немногочисленных мужиков, усердно молившихся за покойницу; тонкой голубоватой струйкой бежал дым из отверстий кадила.
Легкая
пыль желтым столбом
поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади бегут, навострив уши, впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейниками в спутанной гриве.
Мы миновали православное кладбище,
поднявшись на то самое возвышение дороги, которое когда-то казалось мне чуть не краем света, и откуда мы с братом ожидали «рогатого попа». Потом и улица, и дом Коляновских исчезли за косогором… По сторонам тянулись заборы, пустыри, лачуги, землянки, перед нами лежала белая лента шоссе, с звенящей телеграфной проволокой, а впереди, в дымке
пыли и тумана, синела роща, та самая, где я когда-то в первый раз слушал шум соснового бора…
Он
поднимался ранним утром и с ожесточением чистил все медные ручки, заслонки, вытирал
пыль, прибирал, приводил все в порядок и в десять часов утра говорил...
Стертые вьюгами долгих зим, омытые бесконечными дождями осени, слинявшие дома нашей улицы напудрены
пылью; они жмутся друг к другу, как нищие на паперти, и тоже, вместе со мною, ждут кого-то, подозрительно вытаращив окна. Людей немного, двигаются они не спеша, подобно задумчивым тараканам на шестке печи. Душная теплота
поднимается ко мне; густо слышны нелюбимые мною запахи пирогов с зеленым луком, с морковью; эти запахи всегда вызывают у меня уныние.
Мне случалось не раз, бродя рано по утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно,
поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною
пылью, которую они подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев крыльями за ветви дерев, напудренных инеем.
Холодный ветер взметал за ними
пыль на улицах местечка. Сзади, среди слепых
поднялся говор и ссоры из-за данных Петром денег…
Не успели загонщики «отлепортовать» по порядку слушавшему их служащему, как дальний конец Студеной улицы точно дрогнул, и в воздухе рассеянной звуковой волной
поднялось тысячеголосое «ура». Но это был еще не барин, а только вихрем катилась кибитка Родиона Антоныча, который, без шляпы, потный и покрытый
пылью, отчаянно махал обеими руками, выкрикивая охрипшим голосом...
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал тише, и только твердые удары ног о камни наполняли улицу глухим, ровным звуком. Он
поднимался над головами людей, уплывая в прозрачное небо, и сотрясал воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям
пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза, бил в грудь, путался в ногах…
Солнце
поднималось все выше, вливая свое тепло в бодрую свежесть вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и
пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее, голоса звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.
Большие мельничные колеса, разбуженные шумливыми толчками воды, тоже вздрагивали, как-то нехотя подавались, точно ленясь проснуться, но через несколько секунд уже кружились, брызгая пеной и купаясь в холодных струях. За ними медленно и солидно трогались толстые валы, внутри мельницы начинали грохотать шестерни, шуршали жернова, и белая мучная
пыль тучами
поднималась из щелей старого-престарого мельничного здания.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею
пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями,
поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
И все пропало; слышен был только лошадиный топот, да
пыль облаком
поднялась с дороги. Александр остался с Любецкой. Он молча смотрел на нее, как будто спрашивал глазами: «Что это значит?» Та не заставила долго ждать ответа.
Пыль под их копытами не
поднималась вверх, но тяжело, как песок, рассыпалась под колесами.
Поднялся вихорь, степь дрогнула,
Взвилася
пыль; с ресниц, с усов,
С бровей слетела стая сов...
На площади
поднялась пыль. Стучали, слышалось Передонову, топоры. Еле видная сквозь
пыль, подымалась, росла деревянная стена. Рубили крепость. Мелькали мужики в красных рубахах, свирепые и молчаливые.
Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато
поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей
поднималась сухая горячая
пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой голос глухо крикнул...
Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях и клубил ее платье, что
пыль внезапно
поднималась и неслась столбом по дороге…
А по сю сторону реки стояла старушка, в белом чепце и белом капоте; опираясь на руку горничной, она махала платком, тяжелым и мокрым от слез, человеку, высунувшемуся из дормеза, и он махал платком, — дорога шла немного вправо; когда карета заворотила туда, видна была только задняя сторона, но и ее скоро закрыло облаком
пыли, и
пыль эта рассеялась, и, кроме дороги, ничего не было видно, а старушка все еще стояла,
поднимаясь на цыпочки и стараясь что-то разглядеть.
У самой дороги вспорхнул стрепет. Мелькая крыльями и хвостом, он, залитый солнцем, походил на рыболовную блесну или на прудового мотылька, у которого, когда он мелькает над водой, крылья сливаются с усиками, и кажется, что усики растут у него и спереди, и сзади, и с боков… Дрожа в воздухе как насекомое, играя своей пестротой, стрепет
поднялся высоко вверх по прямой линии, потом, вероятно испуганный облаком
пыли, понесся в сторону, и долго еще было видно его мелькание…
Теперь, по всей вероятности, вихри, кружась и увлекая с земли
пыль, сухую траву и перья,
поднимались под самое небо; вероятно, около самой черной тучи летали перекати-поле, и как, должно быть, им было страшно!
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле, и лениво
поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной
пылью…
Тотчас же трава и прошлогодний бурьян подняли ропот, на дороге спирально закружилась
пыль, побежала по степи и, увлекая за собой солому, стрекоз и перья, черным вертящимся столбом
поднялась к небу и затуманила солнце.
Сверкая медью, пароход ласково и быстро прижимался всё ближе к берегу, стало видно черные стены мола, из-за них в небо
поднимались сотни мачт, кое-где неподвижно висели яркие лоскутья флагов, черный дым таял в воздухе, доносился запах масла, угольной
пыли, шум работ в гавани и сложный гул большого города.
Вася так чихнул, что над головой его
поднялась облаком
пыль и густыми клубами, как бы из трубы, поползла по лучу. А Вася все чихал и ругался...
Солнце осветило над ним золотой трон и сидящую фигуру в блестящей короне, над которой торчали золотые рога. Вася продвинулся дальше — и снова клуб
пыли от крутнувшего огромнейшего широкого колеса, на котором
поднялась и вновь опустилась в полумраке человеческая фигура: солнце до нее не дошло. Зато оно осветило огромного, красного сквозь
пыль идола с лучами вокруг головы.
Сребристый стелется ковыль
Вокруг пещеры; сумрак бродит
Вдали… вот топот! вот и
пыль,
Желтея,
поднялась в лощине!
Иногда вечерами, кончив работу, или в канун праздника, после бани, ко мне в пекарню приходили Цыган, Артем и за ними — как-то боком, незаметно подваливался Осип. Усаживались вокруг приямка перед печью, в темном углу, — я вычистил его от
пыли, грязи, он стал уютен. По стенам сзади и справа от нас стояли полки с хлебными чашками, а из чашек, всходя,
поднималось тесто — точно лысые головы, прячась, смотрели на нас со стен. Мы пили густой кирпичный чай из большого жестяного чайника, — Пашка предлагал...
Сверкнула молния; разорванная ею тьма вздрогнула и, на миг открыв поглощённое ею, вновь слилась. Секунды две царила подавляющая тишина, потом, как выстрел, грохнул гром, и его раскаты понеслись над домом. Откуда-то бешено рванулся ветер, подхватил
пыль и сор с земли, и всё, поднятое им, закружилось, столбом
поднимаясь кверху. Летели соломинки, бумажки, листья; стрижи с испуганным писком пронизывали воздух, глухо шумела листва деревьев, на железо крыши дома сыпалась
пыль, рождая гулкий шорох.
Этапный двор казался угрюм и неприветлив. Ровная с прибитой
пылью площадка замыкалась забором. Столбы частокола,
поднявшись рядами, встали угрюмой тенью между взглядом и просторною далью. Зубчатый гребень как-то сурово рисовался на темной синеве ночного неба. Двор казался какой-то коробкой… в тени смутно виднелся ворот колодца и еще неясные очертания каких-то предметов. Глухое бормотание и дыхание спящих арестантов неслись из открытых окон…
Ехали в город на базар мужики и бабы, и в их плотно одетых фигурах чувствовался еще холодок недавней ночи;
пыль за телегами
поднималась лениво, как сонная, и у безлюдного трактира играли щенки.
Солнце только что
поднималось, и глаза его были еще как будто красны от сна: и воздух, и лесок на солнечной стороне, и
пыль по дороге были окрашены нежно-розовой краской.
А они-то важничают, а они-то величаются! И опять волк для красоты папиросу в зубы взял, но так как настоящей папиросы с огнем боялся, то взял шоколадную. Только вдруг откуда ни возьмись
поднялась сильнейшая буря, прямо ураган, и такой подул ветер, что закружились по земле
пыль, сухие листья и бумага. И как подул ветер под большой зонтик, так полетел зонтик вверх и волка за собой потащил через крышу, прямо к облакам.
Она
поднимается наверх и смешивается с толпой, которая все время глухо ропщет в клубах
пыли. Поэт, задумчивый, остается внизу.
Только у канавы, на углу станицы, мы услыхали подлаиванье, визг и видели сквозь месячный туман, что
поднялась пыль и что собаки возились с волком.
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом
поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной —
И снова
пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
Зазвонили к «Достойно». Степан посмотрел кругом. Вокруг него торчали смеющиеся рожи, одна другой пьяней и веселей. Множество рож! С земли
поднимался растрепанный, окровавленный Семен с сжатыми кулаками, с зверским лицом. Манафуилов лежал в
пыли и плакал.
Пыль облепила его глаза. Кругом и около было чёрт знает что!
Едва я успел отскочить в сторону, как он вихрем пронесся мимо меня, и вслед за тем, точно от взрыва, кверху
поднялось большое облако снежной
пыли.
Цвибуш
поднялся, отряхнул
пыль и, улыбаясь сквозь кровь, струившуюся по лицу, подошел к окаменевшей Ильке.
Темнело. В воздухе томило, с юга медленно
поднимались тучи. Легкая
пыль пробегала по широкой и белой Дворцовой площади, быстро проносилась коляска, упруго прыгая на шинах. Александра Михайловна перешла Дворцовый мост, Биржевой. По берегу Малой Невы пошли бульвары. Под густою листвою пахло травою и лесом, от каналов тянуло запахом стоячей воды. В полутьме слышался сдержанный смех, стояли смутные шорохи, чуялись любовь и счастье.
Мы уже сели в коляску, когда впереди нас
поднялось облако
пыли и внезапно предстала верхом пред нами на лошади тоненькая баронесса в черной амазонке с длинным вуалем, окутывавшим белым облаком всю ее изящную фигуру.
Из-под скребка
поднималось облако мелкой бумажной
пыли,
пыль щекотала нос и горло.